Ребекка - Страница 27

— Я, конечно, извинюсь перед Робертом, но все улики были против него. А что миссис де Винтер сама разбила статуэтку? — мне просто в голову не пришло.

Если что-нибудь случится еще раз, я очень прошу миссис де Винтер прямо сказать мне об этом. Таким образом мы избежим недоразумений. Может быть, миссис де Винтер не знала, что это очень дорогая вещь?

— Нет, я именно предполагала, что это большая ценность, поэтому и собрала все осколки так тщательно.

— И спрятала так далеко, чтобы никто не смог их найти? — насмешливо спросил Максим. — Так обычно ведут себя младшие горничные, не правда ли, миссис Дэнверс?

— Младшим горничным не разрешается трогать такие дорогие вещи в Мандерли. И вообще в будуаре до сих пор еще не была разбита ни одна вещь. Когда была жива первая миссис де Винтер, мы часто убирали будуар вместе с ней.

— Ну, все, — нетерпеливо сказал Максим. — Ничего не поделаешь, миссис Дэнверс.

И она вышла из комнаты, а Максим вернулся к своим газетам.

— Мне очень совестно, Максим, — сказала я. — Это случилось тогда, когда я хотела поставить свои книги на полку.

— Мое дорогое дитя, какое это имеет значение?

— Мне следовало бы быть более осторожной. Миссис Дэнверс страшно обозлится на меня.

— Из-за чего она может злиться? Насколько мне известно, китайский фарфор принадлежит не ей.

— Но она так гордится всеми этими безделушками, и так любит их. И до сих пор еще никто ничего не разбил.

— Лучше, что это сделала ты, чем если бы это случилось со злополучным Робертом.

— А я была бы рада, если бы виноват был Роберт! Мне миссис Дэнверс этого никогда не простит.

— Да будь она проклята, миссис Дэнверс! Она же не всемогущий Господь! Я тебя совершенно не понимаю, когда ты говоришь, что боишься ее. И ты так странно ведешь себя. Представь себе, что, разбив статуэтку, ты бы позвала миссис Дэнверс и сказала ей просто: «Уберите осколки». А вместо этого ты собираешь и прячешь осколки, как будто ты младшая горничная, а не хозяйка этого дома!

— Я действительно похожа на младшую горничную. Поэтому мне так хорошо с Клариссой. Мы с ней на дружеской ноге. Ты знаешь, я недавно навестила ее мать и спросила: довольна ли Кларисса своей работой? «О да, мадам, Кларисса говорит, что совсем не чувствует себя в подчинении, а живет как будто бы в своем кругу».

— Я понимаю мать Клариссы и ее насквозь пропахший луком капустный домик. У нее было девять человек детей моложе одиннадцати лет, она сама обрабатывала огород, босиком, с надетым на голову чулком. Каким образом Кларисса выглядит так мило и опрятно, я просто не понимаю, — сказал Максим.

— О, она воспитывалась в другом доме, у тетки. Должна тебе сознаться, что ее мать, хоть и простая женщина, но мне легче находиться в ее обществе, чем в обществе жены епископа, где я всегда чувствую себя не в своей тарелке.

— Конечно, если ты поехала с визитом в этой старой юбке, то это вполне естественно.

— Нет на мне было выходное платье, но я не люблю людей, которые судят о других по их нарядам.

— Не думаю, чтобы жена епископа обращала хоть какое-нибудь внимание на наряды, но если ты сидишь на самом кончике стула и открываешь рот только для того чтобы сказать «да» или «нет», как это было в последний раз, когда мы с тобой вместе ездили с визитом, то понятно, что всем тяжко и неловко…

— Да, я очень застенчива и ничего не могу с этим поделать.

— Понимаю, тебе трудно, но необходимо постараться преодолеть это смущение.

— Ты несправедлив ко мне. Я стараюсь изо всех сил, изо дня в день. Ты просто не понимаешь того, что я выросла в другом окружении и никогда не вела светского образа жизни. Не думаешь ли ты, что все эти визиты доставляют мне удовольствие?

— Ничего не поделаешь. Здесь принято вести себя именно так, как бы это ни было скучно, — ответил Максим.

— Дело совсем не в скуке, а в том, что люди рассматривают меня, как призовую корову.

— Кто именно?

— Все.

— Какая тебе, в сущности, разница? Это придает какой-то интерес их жизни.

— Почему я должна быть для них постоянным объектом критики?

— Потому что ты хозяйка Мандерли, а испокон века у всех здешних обитателей жизнь в нашем поместье вызывала жгучий интерес.

— Я у всех, как сучок в глазу. Думаю, что ты женился на мне из-за того, что я глупа, неопытна и не могу им предоставить никакого материала для сплетен.

— Что ты хочешь этим сказать?

Он отбросил свои газеты и уставился на меня мрачными, злыми глазами. В голосе звучали незнакомые мне металлические нотки.

— Почему ты глядишь так строго?

— Какие сплетни о Мандерли ты слышала? Кто говорил с тобой об этом?

— Никто ничего мне не говорил. Я просто злюсь из-за того, что мне нужно ездить с визитами и служить вечным объектом критики.

— То, что ты сказала, не слишком приятно слышать.

— Это было гадко с моей стороны. Извини меня, Максим.

Он стоял, покачиваясь на каблуках, держа руки в карманах, и улыбался горькой улыбкой.

— Я думаю о том, — сказал он, — что я поступил очень эгоистично, женившись на тебе.

— Почему ты так думаешь?

— Между нами слишком большая разница в возрасте. Тебе следовало немного подождать и выйти замуж за своего ровесника. Человек, который прожил большую часть своей жизни, не может быть тебе товарищем.

— Это просто смешно, — возразил я. — Возраст не играет никакой роли в супружестве. И, конечно, мы подходим друг другу как товарищи.

— В самом деле?

Я подошла к нему и обняла.

— Ты знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете. Ты для меня отец, брат, сын — в одном лице.